— Вот как? — произнёс Блад. — Разве вы не видели разграбленных домов и пепелищ Бассетерре? Не видели всех этих ужасов, всех страшных бесчинств, творимых там матросами по его повелению? И вы всё ещё сомневаетесь в том, что это за человек? Взирая на весь этот ужас, содеянный ради того, чтобы вы могли упасть в объятия своего возлюбленного, вы ещё осмеливаетесь говорить, что не причинили никому зла? Вот, мадам, что требует искупления! А всё то, что было между вами и вашим мужем или доном Жуаном, ничтожно по сравнению с этим.
Но её ум не мог этого вместить; она отказывалась верить и продолжала негодовать. Капитан Блад перестал её слушать. Он занялся парусом, обрасопил его бейдевинд, дав пинассе резкий крен, и повёл её прямо к гавани.
Часом позже они бросили якорь у мола. Там уже причалил баркас, и английские матросы с фрегата, стоявшего на рейде, сходили на берег.
Мужчины и женщины, чёрные и белые, толпившиеся на пристани, перепуганные, ещё не оправившиеся от страшных потрясений вчерашнего дня, не веря своим глазам, смотрели на мадам де Кулевэн, которую на руках вынес из лодки на берег статный мужчина с суровым лицом, в мятом сером камлотовом костюме, шитом серебром, и чёрном парике, заметно нуждавшемся в завивке.
Кучка людей в изумлении двинулась им навстречу — медленно сначала, затем всё быстрее и быстрее. И вот они уже окружили тайную виновницу всех их бед, приветствуя её, радуясь чудесному её избавлению.
Капитан Блад, молчаливый и угрюмый, стоя в стороне, окинул взглядом разбросанные на большом пространстве дома посёлка, ещё не залечившего свои раны — разбитые окна, двери, висящие на одной петле, тлеющие головни пепелищ на месте, где ещё вчера стояли дома, предметы домашнего обихода, валяющиеся под открытым небом… С невысокой, обсаженной акациями колокольни на площади долетел заунывный похоронный звон. Внутри церковной ограды царило зловещее оживление: негры-могильщики деятельно трудились там, действуя мотыгами и лопатами.
Холодные синие глаза капитана Блада быстро охватили взглядом и это, и многое другое. Затем он довольно решительно вывел свою спутницу из толпы сочувствующих, засыпавших её удивлёнными вопросами и никак не подозревавших, в какой мере она является виновницей их бедствий. Они поднялись по отлогому склону — мадам де Кулевэн указывала Бладу путь. Им повстречалась кучка английских матросов, наполнявших бочонки пресной водой у запруды на ручье. Они прошли мимо церкви и кладбища, где кипела работа, мимо отряда городской милиции, занятого тренировкой; на солдатах были синие мундиры с красным кантом. Полковник де Кулевэн привёз это пополнение из Ле Карм, когда Бассетерре был уже разграблен.
По пути им не раз приходилось останавливаться, так как прохожие снова и снова бросались с удивлёнными восклицаниями к мадам де Кулевэн, вдруг неизвестно откуда появившейся на улице в сопровождении высокого сурового незнакомца. Но вот наконец по широкой пальмовой аллее они прошли через пышно цветущий сад и приблизились к длинному приземистому бревенчатому зданию на каменном фундаменте.
Здесь не было заметно ни малейших повреждений. Испанцы, ворвавшиеся вчера в этот дом (если только они действительно в него врывались), оставили здесь всё в полной сохранности, ограничившись похищением жены губернатора.
Дверь отворил старый негр. При виде своей хозяйки в измятом шёлковом платье, с растрёпанными волосами он завопил истошным голосом. Он и смеялся, и плакал. Он возносил мольбы к господу богу. Он прыгал вокруг неё, точно преданный пёс, и схватив её руку, покрыл её поцелуями.
— Вас здесь, по-видимому, любят, мадам… — сказал капитан Блад, когда они наконец остались вдвоём в столовой.
— А вас это, конечно, удивляет, — промолвила она, и уже знакомая ему язвительная усмешка скривила её полные губы.
Дверь резко распахнулась, и высокий грузный мужчина с крупными, резкими чертами болезненно-жёлтого лица, испещрённого глубокими морщинами, застыл в изумлении на пороге. Его синий с красными выпушками военный мундир топорщился от золотых галунов. Тёмные, налитые кровью глаза удивлённо расширились при виде жены. Смуглое от загара лицо его побледнело.
— Антуанетта! — запинаясь, промолвил он. Нетвёрдой походкой он приблизился к жене и взял её за плечи. — Это и в самом деле ты… Мне, мне сообщили… Да где же ты была целые сутки?
— Тебе же, вероятно, сообщили где. — Голос её звучал устало, безжизненно. — На счастье или на беду, этот господин спас меня и доставил сюда целую и невредимую.
— На счастье или на беду? — повторил её супруг и нахмурился. Губы его скривились. Неприязнь к жене отчётливо читалась в его взгляде. Сняв руки с её плеч, он обернулся к капитану Бладу. — Этот господин? — Глаза его сузились. — Испанец?
Капитан Блад с улыбкой посмотрел на его хмурое лицо.
— Голландец, сэр, — солгал он. Впрочем, дальнейшее его повествование не отклонялось от истины. — По счастливому стечению обстоятельств, я оказался на борту испанского судна «Эстремадура». Меня подобрали в открытом море после кораблекрушения. Получив доступ в капитанскую каюту, где командир корабля держал взаперти вашу супругу, я положил конец его любовным притязаниям. Короче говоря, я убил его. — За этим последовал сжатый рассказ о том, как им удалось бежать с испанского судна.
Полковник де Кулевэн выразил своё удивление божбой и проклятьями. Потом задумался, стараясь получше уяснить себе всё, что ему пришлось услышать, и снова разразился проклятьями. Капитан Блад приходил к заключению, что полковник де Кулевэн — грубая, тупая скотина, и женщина, которая его покидает, достойна снисхождения. Если полковник де Кулевэн испытывал какие-либо нежные чувства к жене или благодарность к тому, кто спас её от позорной участи, он эти чувства держал при себе. Впрочем, он довольно бурно сокрушался по поводу бедствий, постигших город, и капитан Блад уже готов был отдать ему в этом смысле должное, но тут выяснилось, что губернатора беспокоят не столько страдания жителей Бассетерре, сколько те последствия, которые может всё случившееся иметь лично для него, когда французское правительство призовёт его к ответу.